Продолжим анализ тенденций в сфере ядерной безопасности, которые, в основном, относятся к системе взаимоотношений по линии США-РФ. Эти страны по-прежнему «ядерные тяжеловесы», а все остальные участники ядерной гонки значительно уступают им по своим возможностям. Поэтому общие параметры системы ядерной безопасности определяются именно ими. Однако параметры внутри самой этой системы быстро усложняются, ситуация становится всё более вариативной, и здесь возможны абсолютно разные оценки.
Исходим мы из общей установки, которую в теперь уже далёком 1996 году сформулировал в своей работе «Геополитика современности и геостратегия России» К. Э. Сорокин. Как отмечал исследователь, «взрослый» входной билет в ядерный клуб после глубоких сокращений по линии США – СССР (Россия) в рамках гонки ядерных вооружений стал доступным для целого ряда стран «второго» порядка. Отсюда реальная угроза «ограниченной» ядерной войны.
Коротко проанализируем важнейшие, на наш взгляд, тенденции эволюции ситуации в этой сфере на рубеже XX - XXI вв. сквозь призму геополитики (глобального противостояния США и РФ) в контексте возможностей их ядерных потенциалов.
Первый важный момент. США удаётся удерживать Россию в сфере принципов «формального» ядерного разоружения (договора СПН и СНВ-3), что позволяет этой крупнейшей державе реально экономить военный бюджет и менять акценты в программах модернизации своей «ядерной триады».
Особенности ситуации видятся в следующем.
Во-первых, реальные ядерные сокращения по линии США - Россия действительно были стратегически выгодны обеим сторонам.
Расходы на оборону основных «заинтересованных сторон» растут. Например, военный бюджет США в 2002 году составлял примерно 340 миллиардов, в 2011 – 710 миллиардов, у России соответственно 10 и 70 миллиардов. Однако приоритеты кардинально поменялись. Теперь уже никто и не заикается о глобальном ядерном конфликте: «холодная война» закончилась, СССР больше нет, «пугало» в лице России удобно, но в реальности угрозы наша страна не несёт.
В такой ситуации «надо жить», а значит заботиться о реальной политической стабильности. Отсюда – «реальные» терроризм, цена на нефть, афера «сланцевых углеводородов», наркотики, госдолг, угроза национализации пенсионных фондов. Значит, в приоритете – национальная безопасность, т. е. безопасность конкретного государства-нации. Так на первый план выходит идея национального «ядерного зонтика», своей системы ПРО (системы Противоракетной обороны). В этом контексте сокращения целесообразны для обеих сторон.
Для России ядерная гонка обременительна, паритет с США невозможен, всё уже «порезали» по СНВ-1 и СНВ-2. Но нас устраивает идея «неприемлемых потерь» и «ассиметричного ответа», поэтому мы ориентируемся на реально достижимый для нашей экономики в её оборонном сегменте уровень. Здесь, видимо, можно говорить о том, что с этой задачей мы справились: идёт успешная модернизация российской ядерной триады, появилась твёрдотопливная МБР РС-24 «Ярс», для которой национальная ПРО США не помеха.
Для США сокращения в контексте идеи национальной системы ПРО - дальнейшее устранение России из сферы геополитики и стратегическая переориентация с глобального ядерного конфликта на противостояние со «странами-изгоями» (страны, которые не нравятся руководству США).
Здесь надо учитывать тот момент, что все страны «второго эшелона», а так называемые «страны-изгои» в особенности, пока имеют единицы ядерных зарядов, средства доставки только создаются. Так, в начале первого десятилетия XXI века у КНР было примерно 100 единиц ядерного оружия, у Индии – около 40, у Пакистана – около 20, у Северной Кореи – до 5 единиц. Ряд стран активно работает над созданием собственных МБР, но их нужно ещё «отладить», запустить массовое производство, посчитать себестоимость.
В такой ситуации США исходят из того, что, по некоторым данным, эффективность систем ПРО во Второй мировой войне была всего 2 %, во время первой войны в Ираке 1991 года уже 10 %, а «если» вывести ПРО в космос, то можно рассчитывать на 90 % защищенности национальной территории.
Здесь-то и выходят на первый план технологии, где США пока сохраняют лидирующие позиции. Поэтому и запущена программа, по которой к 2020 году в США развернут национальную ПРО на базе системы «Иджис» морского базирования. Уже в 2015 году до 400 кораблей ВМФ США несут на борту её компоненты.
Итак, США «надеются» создать высокоэффективную систему ПРО и перехватить все потенциальные ядерные удары по своей территории за счёт многократной «страховки» ей возможностей, так как таких ударов будет очень немного. В связи с этим надо отметить, что в современной ситуации даже один «промах» равносилен поражению, а значит, риск всё равно не оправдан.
Во-вторых, после СНВ-2 началась пора декларативных договоров в сфере ядерного вооружения, то есть соглашений, которые никого ни к чему не обязывают, а только успокаивают «прогрессивную мировую общественность».
Итак, к началу 90-х гг. (на момент подписания СНВ-1) у СССР было около 11.000, а у США – 12.500 единиц ядерных зарядов, размещённых на разных носителях. Дальше потенциалы ядерных арсеналов США и России резко разошлись по параметрам. На 2002 год, у России было около 6 тысяч единиц ядерных зарядов, а у США, по меньшей мере, в 2 раза больше. Неслучайно Россия в 2003 году опять поставила на боевое дежурство сохранившиеся ещё со времён СССР модификации комплекса РС-18 (SS-19) «Стилет» с РГЧ (разделяющаяся головная часть).
Безвыходная экономическая ситуация заставляла руководство России идти на дальнейшие переговоры по СНВ-3. Первоначально договор предполагался юридически обязывающим и сводился к сокращению ядерных единиц в границах от 1 до 2,5 тысяч в зависимости от возможностей. Но для США это было бы экономическим безумием: уничтожать тысячи ядерных зарядов во имя «мира во всём мире», т. е. пойти на односторонние уступки. Такие вещи «прокатывали» только в отношении СССР периода М. Горбачёва.
Реально просчитав экономическую ситуацию, руководство США добилось от России подписания договоров СНП (2002 г.) и СНВ-3 (2010 г.).
24 мая 2002 года в Москве В. Путин (РФ) и Дж. Буш-младший (США) подписали документ, получивший название СНП (Договор о сокращении наступательных потенциалов). Был ратифицирован обеими сторонами уже в 2003 году.
Документ не правообязывающий, фактически это декларация о намерениях (объёмом 4 страницы). Механизм контроля не предусмотрен. Зафиксировал роль России в качестве простого статиста.
Суть Договора о СНП 2002 года такова. Действовал вместо и на основе СНВ-1. К 2012 году у России и США «должно быть стремление» довести число ядерных компонентов, стоящих на дежурстве, до 1700/2200 стратегических оперативно-развёрнутых единиц. Остальные должны быть в хранении. Структуру своей ядерной триады стороны уже определяли сами, т. е. все сокращения России по СНВ-1 и СНВ-2 были напрасны. «Прости-прощай, Канзас, Элли, и «дестабилизирующий» характер русских МБР с РГЧ». Получается, мы в своё время «просто» выбросили на ветер миллиарды долларов.
Ситуация в сфере ядерных вооружений менялась, но «стремление к дружбе» с Россией у США оставалось и новые администрации этих стран вернулись к рассматриваемой тематике.
8 апреля 2010 года в Праге Д. Медведев (РФ) и Б. Обама (США) подписали документ, который получил название СНВ-3 (Договор о сокращении наступательных вооружений № 3). Характерно, что в последнее время этот договор проходит под индексом «просто» СНВ. Если объяснять рядовому обывателю смысл СНВ-1 и СНВ-2, то становится как-то «не по себе».
Суть Договора СНВ-3 2010 года. Договор прекращает действие СНП, вступает в силу после ратификации и действует вместо СНВ-1. Причём США, которые своего «не проспят», ратифицировали его 23 декабря 2010 года, а Россия 25 января 2011 года.
Основные составляющие договора. Во-первых, параметры ядерных арсеналов ограничиваются только формально. К 2017 и по крайней мере до 2020 года в составе «ядерной триады» у США и РФ должно быть по 700 развёрнутых носителей ядерных зарядов (МБР, подлодки, бомбардировщики). Они должны нести не более чем по 1550 единиц этих зарядов, и в запасе может быть по 800 неразвёрнутых носителей.
Во-вторых, все нерешаемые проблемы остались. Контроль предусмотрен только за базами. Состав и структуру ядерной триады стороны определяют сами. Проблема возвратного потенциала остаётся, т. е. всё остальное (в том числе противоракеты) можно складировать или использовать как обычное вооружение. Ядерное оружие можно размещать только на своей территории. Если сторона договора чувствует угрозу своей национальной безопасности (к 2020 году США строят свою систему ПРО, она их, как они думают, защищает, договор становится ненужным, это тоже «угроза»), она может из договора выйти.
По нашему мнению, договор для России бессмысленен. Мы сами связываем себя «по рукам и ногам», а вот для США это действительно реальная экономия денег своих налогоплательщиков.
Второй принципиальный момент. На фоне относительно безопасных в плане ядерной напряжённости «нулевых» годов начала XXI века система ядерного сдерживания окончательно развалилась и какая-то система наднационального контроля в этой сфере не только не возможна, но и - в этом весь абсурд ситуации - никому не нужна.
Во-первых, можно говорить о том, что режим нераспространения ядерного вооружения стал фикцией. Продленный бессрочно в 1995 году одноимённый договор давно уже никто не принимает в серьёз. Надо США испытать новый ядерный боеприпас – испытывают.
Ядерными державами сейчас «числятся» США, Россия, Франция, Великобритания, КНР, Индия, Пакистан, Северная Корея. «Пороговыми» (компоненты есть или могут быстро собрать) – Израиль, Иран, ФРГ, Япония. Наконец, технологии в той или иной стадии реанимации есть у Тайваня, Южной Кореи, Аргентины, Бразилии. Часть технологических цепочек после распада СССР просто «расползлась» по миру, и, где они могут проявиться, сказать трудно.
Очевидно, что реальных политических игроков в этих параметрах несколько десятков, «грязная бомба» стала реальной угрозой. Напомним, что в 1961 году из-за угрозы захвата экстремистами, руководство Франции вынуждено было санкционировать подрыв неподготовленного ядерного устройства на полигоне Регган в Алжире. Из-за заражения окружающей местности последний стал после этого непригодным для использования. Видимо, вовсе не русские боеголовки, способные маневрировать «на гиперзвуке», а именно этот вариант «стратегического» ядерного оружия сейчас наиболее актуален.
В-вторых, после глобальных ядерных сокращений по линии США-Россия актуальна идея о том, что «ядерная зима» больше невозможна, ядерное оружие «некатастрофично» и масштабной беды человечеству не несёт. Более того, есть мнение, что «малые» или «ограниченные» ядерные войны эффективны и экономически рентабельны (и дешевле, и «без хлопот»).
Основной аргумент приобрел актуальность после Чернобыльской катастрофы 1986 года. Оказалось, что техногенные аварии гораздо опаснее, чем боевое применение собственно ядерного оружия. Так, в течение 1 часа активное заражение местности после ядерного взрыва уменьшилось в 3.000 раз, а при аварии в Чернобыле всего в 2,5 раза, через 10 суток соответственно в 1.000.000 и 8 раз. Якобы последствия атомной бомбардировки американцами японских городов Хиросима и Нагасаки оказались не такими уж страшными и т.д.
Всё это реанимировало идею «своей» атомной бомбы как единственного гаранта суверенитета для стран, чей военный потенциал уступает США. Не только сильнейшие ядерные державы, но и государства «второго порядка» в ядерной «табели о рангах» всерьёз планируют и готовятся к «ограниченным» ядерным войнам. Активно обсуждается применение ядерного оружия против международного терроризма. Наблюдается всплеск и новой гонки «грязных» ядерных вооружений.
Новые акценты гонки ядерных вооружений вызывают кризис всей системы международных отношений. Так, концепция политической безопасности, которую США после Второй мировой войны выстраивали в ряде регионов мира, в новых условиях оказывается уязвимой. Скажем, верные сателлиты США в азиатско-тихоокеанском регионе, Япония и Южная Корея, «пока» своей «бомбы» не имеют, а КНР и Северная Корея, несмотря на постоянный «лай» в свой адрес, их создали. Возникает реальная угроза упомянутого «ограниченного ядерного конфликта». Что это такое для всех небольших по территории стран говорить излишне.
Таким образом, по нашему мнению, мировое сообщество перестало рассматривать гонку ядерных вооружений как первоочередную угрозу для международной стабильности. И это притом, что на 2011 год в мире функционировало примерно 14,5 тысяч ядерных реакторов. Все надеются, что их «чаша сия» минует, можно отсидеться. Всё это добавляет дополнительный компонент непредсказуемости в и без того хаотично развивающуюся современную систему международных отношений.